Анатолий проснулся от шарканья ног. Теща с раннего утра собиралась в церковь на службу. Не было ни одного воскресенья, что бы она хоть раз пропустила «обедню». Так называла она всегда воскресную литургию. Не смотря на свои девяносто два года, Анатолий не помнил случая, чтобы она заболела. Он не раз предлагал ей свои услуги – свозить ее на службу на своей машине. Машина круглый год стояла под окном. Но Антонина Петровна ни разу не согласилась с ним. — Пройдусь пешком, не барыня, — так говорила она Анатолию на его предложение. В отличие от своей тещи Анатолий с женой без машины не могли себе представить жизнь. Даже в магазин, который находился в трехстах метрах от дома, они ездили на машине. Вот уже три года, как зять вышел на пенсию, и считал себя уже пожилым человеком.
Как ни как, а уже трое внуков, – говорил он знакомым. Жена Анатолия вышла на пенсию в прошлом году, проработав в школе всю жизнь. Несмотря на льготный пенсионный стаж, работала в школе до шестидесяти лет. Младше Анатолия на три года, а уже тоже, как и он вся седая. ⁃ Уходи уж на пенсию, что мы с тобой не проживем, что ли? Много ли нам надо с тобой? ⁃ постоянно говорил супруг своей жене.
Работать не кому, молодежь не хочет идти в школу. Приходят, год, два помучаются и убегают, – горестно вздыхала жена. Вот уже тридцать лет прошло, как они с женой взяли Антонину Петровну к себе жить. Друзья Анатолия считали его странным мужиком и говорили ему:
Тебе что – одной “пилы” мало? Так будет две. Но тещу свою Анатолий любил. Ни одного плохого слова в свой адрес он ни разу не слышал. Не слышал, как она ругала его детей и внуков. Была тихой и незаметной. Постоянно вязала носки или варежки, часто молилась. Двадцать лет назад связала свитер для зятя, так Анатолий до сих пор ездит в нем на рыбалку. Когда умер тесть, Вера, жена Анатолия, долго уговаривала мать переехать к ним жить. Та все не соглашалась. Даже не помогал довод, что некому будет стакан воды подать под старость лет. Родную мать Анатолий похоронил сразу после своего возвращения из армии и тещу считал своей второй мамой. Анатолий проснулся от шарканья ног. – 963664609354 Решающими были слова дочери:
Мама, ты же всю жизнь мечтала жить рядом с церковью, вот и настал тот момент. Антонина Петровна повздыхала, повздыхала и дала свое согласие. Дом в деревне продали, и Антонине Петровне выделили комнату в их трехкомнатной квартире. Когда дети были маленькие, она приглядывала за детьми, встречала их после уроков, кормила обедом, а затем отпускала играть во двор. Одним словом, взяла хозяйство в свои руки. С утра крутилась как белка в колесе. Утром за продуктами по магазинам и рынкам бегала, и где только что умудрялась достать. С продуктами было туго. Днем стирала, гладила, убиралась. За всеми мыла посуду, обед готовила, внуков встречала, кормила. А уж вечером, когда приходили родители, уходила в свою комнату и молилась. Молилась за всех
за детей, внуков, правнуков. Молилась за всю родню. Свет у нее в комнате горел всю ночь. И когда только она спала? И стал Анатолий замечать, что дети лучше учиться стали и на работе у него все складывалось. А уж когда оба сына учились в институте, что только бабушка не приготовит им в дорогу. И варенье обязательно положит, и постряпает перед их отъездом, да еще и денег обязательно пошлет каждому. Деньги она откладывала после каждой пенсии. Внукам было неудобно брать у бабушки деньги, знали про размер ее пенсии: ⁃ Не надо бабуля, нам мама дала. ⁃ Берите, берите, – настаивала бабушка, – Деньги никогда не помешают.
Анатолий заботливо накрыл супругу одеялом, затем встал и вышел в прихожую. Теща сидела на стуле с прикрытыми глазами, облокотившись на свою палочку. ⁃ Мама тебе плохо? – спросил зять. – Осталась бы сегодня дома. ⁃ Ничего, Толя, ничего. Надо идти. Недолго мне уж осталось, боюсь уйти без причастия, – чуть слышно проговорила Антонина Петровна. ⁃ Эх-х-х, – вздохнул Анатолий, зная, что тещу уговорить остаться у него не получилось ни разу. В коридор вышла жена Анатолия, Вера: ⁃ Мама, пусть Анатолий отвезет тебя в церковь на службу, машина же во дворе стоит. ⁃ Нет, нет. Пройдусь пешочком, проветрюсь немного, – и теща тихонько зашаркала ногами к выходу. У выхода она обернулась и сказала:
Вы в случае чего – принимайте эстафету, – и перекрестила их обоих. Садясь завтракать, Анатолий сказал:
По-моему мать стала заговариваться. Что это она имела в виду? Вера вдруг побледнела и сказала:
Толя, нужно ехать в храм. Встретить нужно маму, что-то я переживаю. Когда Анатолий с Верой вошли в храм, народ уже потянулся к выходу. Служба закончилась. Торопливо перекрестившись, Анатолий заспешил к алтарю, вглядываясь в выходивших людей. Антонина Петровна сидела на лавочке возле стены, опершись на свою палку. Глаза ее были прикрыты. И показалось Анатолию, что она улыбается во сне.
Мама, – тихонько позвал ее Анатолий и тронул за плечо. Антонина Петровна тихонько повалилась на скамеечку, как будто хотела прилечь от усталости.
На третий день тещу отпевали в этом же храме.
Мама, мама,- думал Анатолий, придерживая свою плачущую супругу за локоть. – Я понял только сейчас, про какую эстафету говорила ты.
У Олеси Михайловны был любовник. Ничего предосудительного, коли была она дамой незамужней, сорока пяти лет. Как говорится, ягодка опять. Любовнику её, Виктору, было сорок лет. Встречались они давно, шесть лет минуло, а к свадьбе дело не шло. Оно и понятно — у Виктора всё впереди, а у Олеси Михайловны закат занимается. Свои дети были взрослые, а родить детей Виктору она уже не могла, и потому о свадьбе говорить было глупо. Умом Олеся Михайловна это понимала, но думала о том, как несправедливо мир устроен: женщин после сорока как будто с корабля на берег списывают. Виктор времени даром не терял и помимо Олеси Михайловны, периодически с молодыми девицами встречался. Встречи эти были разовые и он исправно возвращался к постоянной, проверенной временем любовнице. Приезжал он к ней, когда хотел и когда ему было удобно, привозил подарки, накрывал столы и был очень доволен собой. Конечно, молодец-удалец, держит Олесю Михайловну столько лет в напряжении, ничего не обещает. И женщина верная, постоянная есть, и свобода полная. А что? Сама должна понимать, что не пара она ему для брака. Детей Виктор хотел гипотетически. Приятно было поговорить об этом с Олесей Михайловной, понимая, как ей это обидно слышать, наблюдать, как она всегда при этих разговорах меняется в лице, переживает, что вот-вот Виктор найдёт молодую жену и счастье её кончится. В тот день он нагрянул к любовнице как всегда неожиданно. А с кем ей быть-то? Какие дела у неё могут быть, важнее Виктора? Пробыл он у любовницы как всегда три дня, а когда уехал, села Олеся Михайловна в любимое кресло с чашечкой кофе и вдруг поняла, что самые счастливые минуты в её жизни — это когда Виктор уезжает. Он ухитрялся занимать собой всё пространство и время, нарушая её привычки и весь уклад жизни. Говорить ей с ним было особенно не о чем. Секс с ним давно не бередил чувства, а стал пресным и привычным. Вспомнился анекдот : “Дети, что надо сказать, когда гости уходят?” — “Слава Богу! “ Через неделю Виктор приехал с цветами и сказал : —Давай жить вместе, как муж и жена, можем расписаться, но учти, что как только встречу достойную мать для будущего ребёнка, не обессудь, сама понимаешь. Олеся Михайловна посмотрела на любовника материнским взглядом и ответила : — Спасибо тебе за всё и даже за это запоздалое и неказистое предложение, но больше ко мне не приезжай никогда. Оторопевший Виктор не успел ничего возразить и был мягко выпровожен за дверь. Олеся Михайловна сидела в кресле с чашечкой кофе и была счастлива, как никогда. Ей было даже смешно. Она вспомнила ещё одну фразу : ” Как жаль, что вы наконец-то уходите! “ Через три дня она летела в самолёте в Сочи.
“Здравствуй,грусть!” Первое воспоминание Юли: они с мамой идут через дорогу где-то возле Витебского, и мама громко кричит на неё, потому что Юля наступила на белую полосу. Наступать на белые полосы было нельзя, это плохая примета. Мама вся состояла из примет, правил, понять которые маленькой Юле было не дано. Сейчас, конечно, она уже привыкла и выполняла их автоматически: даже если мамы не было рядом, Юля не наступала на белые полосы. Вот и сейчас она ускорила шаг, перепрыгивая с одной темной полосы на другую. С неба, как обычно, мелко накрапывало, под ногами хлюпало. Осень Юля не любила. Из-за мамы.Посреди пешеходного перехода она налетела на мужчину. Тот замер на полпути, словно забыл, куда и зачем идет. Мама тоже так делала, но когда Юля подняла глаза и посмотрела в лицо мужчине, поняла, что с мамой нет ничего общего: взгляд был осмысленный, немного испуганный и удивленный, губы тронула неловкая улыбка. -Извини, – пробормотал он. – Это я виноват.Юля выдавила из себя улыбку – дескать, все в порядке – обогнула мужчину по дуге и пошла дальше. К сожалению, она несколько раз наступила на белую полосу, пока обходила его, и в голове прозвучал мамин хриплый голос: ждать беду. Оглянувшись, Юля удостоверилась, что мужчина не стоит столбом посреди дороги и пересек проезжую часть. Он тоже обернулся и смотрел сейчас на Юлю. В шляпе и длинном плаще он напоминал ей героя фильмов Хичкока.Дома Юля пересказала эту историю маме, преувеличивая и приукрашая, как всегда, добавляя эпизоду комичного, чтобы хотя бы ненадолго вызвать ее улыбку. Мама лежала на кровати, даже телевизор не включила. Осень всегда так начиналась, Юля привыкла, но каждый раз наделялась, что у нее получится растормошить маму. -Хочешь, испеку шарлотку? – предложила она. – Я яблоки в магазине купила, там такая скидка, считай, задаром. И сахар еще остался. Жаль, корицы нет, но все равно…Мама слабо улыбнулась и кивнула: давай. Её нельзя было упрекнуть в том, что она не старалась. Она старалась. Просто у нее не получалось. Без корицы, конечно, пирог не тот. Юля достала из шкафа все упаковки и коробки в надежде отыскать завалявшийся пакетик с приправой, попутно выгребая разные мелочи, которые мама так любила рассовывать по всему дому. Ракушки с моря, куда мама потащила Юлю в мае, не дождавшись окончания учебного года, чеки, билеты, порванные бусы, одна сережка (вторую мама потеряла, когда сорвалась и поехала с новой приятельницей в Карелию), обрывок фотокарточки…Юля взяла в руки снимок. Сначала она подумала, что это новый, сделанный этим летом, но сразу же стало понятно, что фотография старая: на ней мама была совсем юной, с длинными волосами. Юля и забыла, какие у мамы красивые волосы. В первый раз мама состригла свои волосы лет семь назад. Юле тогда было восемь, и она очень испугалась: плакала, хватала маму за руки, просила остановиться. Потом мама объяснила, что так будет проще: когда люди видят лысую женщину, думают, что она болеет, и не обращают внимание на странности. Это было так: Юля заметила, что теперь на маму чаще смотрели не с осуждением, а с сочувствием.Половина фотографии была оторвана, и к горлу подступил комок: Юля догадалась, кто был на второй половине фотографии: отец. Отца она не помнила. Только смутно его голос, колючую щеку и как он подбрасывал ее вверх к потолку, а она смеялась. И мама, кажется, тоже. Когда Юля спрашивала у мамы про отца, та отвечала с презрением: -Надо полагать, нашел себе другую семью.Это «надо полагать» оставляло малую толику надежды. Маме в этом она не признавалась, но иногда, особенно перед сном, когда дом погружался в мрачную тишину, Юля мечтала о том, что однажды папа вернется. Юля не знала, повлиял его уход на мамино состояние или нет, но она верила, что он мог бы помочь. Как-то мама призналась, глядя сквозь Юлю в сторону окна:С ним мне было бы легче что-то решать. В этом была главная мамина проблема: в периоды, которые обычно длились с осени по весну, ей было сложно что-то решать. Она лежала в постели целыми днями, часто совсем не вставала. Когда Юля была младше, мама говорила, что она болеет. Сейчас просто сообщала: -Кажется, началось.Их жизнь с осени по весну была похожа на самый пасмурный день в году: Юля вставала, пила пустой чай, тащилась в школу, где с трудом отсиживала уроки, возвращалась домой, по дороге выискивая в магазине продукты, которые они смогут себе позволить – все деньги, оставшиеся после лета, Юля делила на шесть месяцев и добавляла их к алиментам, которые все еще присылал отец. На эти деньги они и жили. Иногда мама находила подработку, но надолго ее никогда не хватало: наступал день, и она просто не могла встать с постели. Зато весноймама фонтанировала идеями и умудрялась за короткое время провернуть несколько проектов, которые приносили хорошие деньги. Мама занималась пиаром и писала статьи, это у нее неплохо получалось. -Если бы придумали машинку, которая извлекает текст из головы, – вздыхала она. – У меня просто нет сил нажать на клавиши. В такие случаи Юля садилась рядом, и мама медленно диктовала ей текст, а Юля записывала. Потом отправляла их по электронной почте, договаривалась о гонораре. До недавнего времени Юлю не особо задевало то, что они так бедно живут, практически выживают, но все чаще и чаще она задумывалась о том, что если бы мама пила таблетки, их жизнь могла быть совсем другой. Про таблетки мама говорила: -Я от них толстая. Юле это было непонятно. Она бы предпочла быть какой угодно толстой, лишь бы не лежать целыми днями в кровати. Мама ее раздражала, и это раздражение Юля изо всех сил пыталась скрыть.Корицу она все же отыскала. Практически пустой пакетик, но если ополоснуть его водой и залить потом этой водой яблоки, корицей пахнет. А фотографию, на которой мама была юной и прекрасной, спрятала в карман. У Юли была тайна: когда ей становилось слишком тяжело, она закрывала глаза и представляла себе другую жизнь и другую маму.В этом ее выдуманном мире мама не лежала месяцами в постели и не ездила в бесконечные путешествия летом, она работала в редакции и встречала Юлю из школы с улыбкой, сообщая, что на ужин сегодня рыбный суп и пирожки с картошкой. В этом мире мама не заводила скоротечные романы с мутными мужчинами, которые потом еще долго ходили к ним и звонили в дверь по ночам, заставляя Юлю сворачиваться в клубок и прятаться с головой под одеяло, притворяясь, что она не слышит звонка. В этом мире мама не кричала на тетю Люсю, свою единственную подругу, которая привозила Юле вещи, пряча глаза в сторону и говоря, что отдали на работе, хотя Юля видела, несмотря на отрезанные бирки, что вещи новые. -Ты только притворяешься моей подругой! – кричала мама летом, когда тетя Люся отказалась ехать с ней через полстраны на фестиваль, который проводился на берегу самого большого озера в России. – Убирайся вон, предательница, я ненавижу тебя! Пирог мама почти не ела, хотя сделала над собой усилие и заверила Юлю, что было очень вкусно. Что же, Юля съела его сама, запивая обжигающим сладким чаем.Уроки сделать она не успела, и на другой день схватила сразу две двойки: по алгебре и по химии. Вообще, учителя ее жалели, откуда-то знали про мамин диагноз, и Юлю особо не трогали. Но теперь, в девятом классе, поблажек почти не давали: пугали ОГЭ, тем, что не всех возьмут в десятый класс, и низкорейтинговыми ПТУ, которые ждали всех двоечников.Юля не знала, кем хотела быть, поэтому и училась кое-как. Ей было скучно, а в случае необходимости было достаточно прочитать параграф, и оценку легко можно было исправить. Схватывала Юля налету, как и мама. Чтобы хоть как-то подсластить этот неудачный день, она купила шоколадку, а на оставшиеся деньги картошку. Пожарит, съест с грибами, которые мама солила в конце августа. Она тогда так разошлась, целую батарею банок закрутила. Это хорошо, теперь есть чем разнообразить скудный рацион.Открыв двери и ступив внутрь квартиры, Юля сразу почувствовала, что в доме чужой человек. Пахло куревом и мужским одеколоном. Она подумала, что это один из маминых бывших ухажеров, и шагнула на кухню с надеждой: маму отношения всегда немного бодрили, помогали выйти из ее бессильного состояния.Но это был не ухажер. За столом сидел мужчина, на которого Юля вчера наткнулась на пешеходном переходе. Это было так неожиданно, что она испугалась и прикусила щеку изнутри, чтобы видение пропало. Юле было страшно, что она станет как мама, это был ее самый главный страх. Хотя никаких галлюцинаций у мамы не было. Мужчина не пропал. Он уставился на Юлю, а мама, которая сидела за столом, укутавшись в одеяло, слабо улыбнулась и сказала: -Знакомься, котик, это твой папа. Так в жизни Юли появился отец и его жена Гуля. В мечтах Юли папа и мама воссоединялись, мама чудом излечивалась, и они жили обычной семьей, как все ее одноклассницы. В реальности у папы и правда оказалась другая семья, и ни о каком воссоединении не могло быть и речи. По крайней мере, так казалось на первый взгляд. Но то, что он стал приходить, давало небольшую надежду: если бы он хотел видеть только ее, Юлю, то предлагал встретиться в кафе или парке. Но отец приезжал к ним, и в эти дни мама находила в себе силы, чтобы встать, прятала лысую голову под разноцветной чалмой, заваривала чай.Иногда папа забирал Юлю к себе на выходные. С ночевкой Юля не оставалась, беспокоилась о маме, но полдня субботы или даже все воскресенье проводила с папой, тетей Гулей и ее дочерью Машей. Маше было девять лет, и она была ужасно смешная. Юля считала, что должна ненавидеть тетю Гулю и Машу, по крайней мере, мама от нее этого и ждала, когда Юля возвращалась домой, садилась у ее кровати, брала маму за руку и рассказывала, как прошел день. Но на самом деле Юля все чаще и чаще ловила себя на мысли о том, что ей нравится тетя Гуля и нравится Маша. Это была словно ее ожившая мечта про другую маму: когда Юля к ним приезжала, тетя Гуля встречала ее с улыбкой и говорила, что приготовила грибную лазанью, которая в прошлый раз так понравилась Юле. Потом они вместе сидели за столом и болтали о разных глупостях. Маша включала смешные ролики на ютубе, а потом они с Юлей пародировали их, а тетя Гуля снимала их на камеру. Папу Юля почти не видела, он вечно был на работе.Весной, когда мама стала оживать и придумала, что поедет писать книгу о монастыре, который находится непонятно где, папа предложил Юле пожить у них. Стоял май, Юле пора было готовиться к экзаменам, и это было удобно: не нужно было переживать о готовке, заниматься стиркой и другими бытовыми вещами, тетя Гуля все брала на себя. Юля согласилась. А когда мама вернулась не одна, а с бородатым дядей Борей, осталась у отца на все лето.В этом Юле было сложно признаться даже самой себе: ей нравилось жить здесь, нравилось представлять, что тетя Гуля – ее мама, и больше не нужно ходить только по темным полосам на пешеходном переходе и высчитывать, сколько осталось денег. Мама по телефону казалась веселой и активной, и Юля убеждала себя: все нормально, мама справится и без нее. Она устроилась на работу, встречалась с этим бородатым Борисом, который возил её на огромном джипе и называл ее своей птичкой. Может, на этот раз она и правда встретила своего мужчину, который сможет удержать маму от осеннего бессилия? Экзамены Юля сдала неплохо, но с ее аттестатом попасть в хороший колледж было сложно. Тетя Гуля посоветовала пойти в десятый класс: будет время и определиться, и подтянуть нужные предметы. В школу Юлю устроили рядом с домом отца, словно заранее решили, где она будет жить, хотя с ней это не обсуждали. Отец только раз спросил: -Тебе домой не надо? Юля пожала плечами. Мама не звонила, а это значит, что у нее все хорошо. А пока хорошо, можно и не думать ни о чем. Сентябрь выдался солнечным, летним. Новая школа Юле нравилась: учителя не бубнили бесконечно про экзамены, не смотрели на нее с сочувствием, сверстники приняли дружелюбно. Все это казалось слишком хорошим, чтобы быть правдой, и Юля стала снова ходить по зебре, избегая наступать на белые полосы. Каждый раз, когда звонила мама, она скрещивала пальцы в надежде на то, что мама не позовет ее домой. Мама не звала, но звонила чаще. Она не жаловалась на усталость, но судя по тому, что посреди дня была дома, Юля догадывалась, что с очередной работой скоро будет покончено. И хорошо, если не с очередным мужчиной. Тогда, может, у Юли получится жить здесь.В тот день она забыла дома домашку по русскому и вернулась за тетрадкой. Дверь в квартиру открывалась бесшумно, к тому же громко играло радио, тетя Гуля любила включать его, когда никого не было дома. На дома была не только она: Юля услышала голос отца:-Ну что я могу поделать? Она мне чужая совсем, столько лет прошло. И так похожа на мать. Я боюсь, что у нее тоже начнется. Ира рассказывала, что у нее в школе как раз и началось, в старших классах. Я иногда смотрю на нее: ну вылитая Ира. И страшно становится. Ты же не знаешь, как это – жить с этим. Я за три года поседел, в прямом смысле слова. И не хочу повторения программы. -Она твоя дочь, Герман! -И что? Я же не отказываюсь от нее. Пусть живет здесь, я не против. Но не проси меня сближаться с ней, я и так сделал, что мог. -Девочке нужен отец! Возраст такой. И посмотри, как она к тебе тянется. -Гуля, ты просила, чтобы я принял участие в ее судьбе – я принял. Не требуй от меня большего.Повисшее молчание подсказало Юле, что отец сейчас выйдет из кухни. Она юркнула за дверь, прикрыла ее – пусть думают, что просто забыли повернуть замок. Вниз она не стала спускаться: поднялась на десятый этаж, села на ступеньки и просидела там до обеда. Потом сделала вид, что вернулась из школы, потихоньку собрала вещи.-Ты куда собралась? – удивилась тетя Гуля. -Домой, – ответила Юля и соврала. – Мама звонила, опять лежит, нельзя ей сейчас одной. -Ну… Я не знаю. Наверное, ты бы могла навещать ее каждый день. Хочешь, я буду тебя возить? Юля помотала головой. -Спасибо, но так не выйдет. Вы попросите папу, чтобы он остальные вещи потом привез, а то я все не утащу. И обнимите за меня Марусю .Тетя Гуля вздохнула, протянула руку, потрепала Юлю по щеке. -Какая ты сильная девочка. И сколько всего на тебя свалилось. Ты не сердись на папу, он любит тебя, просто не умеет это выразить. Юля кивнула, спрятала мокрые глаза. -Если что-то нужно, сразу звони, хорошо? -Хорошо. Тетя Гуля притянула ее к себе и крепко обняла.-Постарайся убедить ее пить таблетки, – прошептала она Юле на ухо. – Хотя бы ради тебя. Мама лежала в кровати, рядом валялись пустые пакеты и коробки от пиццы и роллов. По крайней мере, деньги у нее есть. -А я вот лежу, – жалобно сказала она, посмотрев на Юлю своими зелеными глазами. Юля села рядом, взяла маму за руку. -Хочешь, я наберу ванную? С пеной и солью, как ты любишь? Мама кивнула. Волосы у нее немного отросли, и сейчас она была похожа на хорошенького мальчика. -Что дядя Боря? -Сбежал. -Ясно. Пойду сделаю ванну. -Ты надолго пришла? Юля помедлила и ответила: -Навсегда. Она набрала ванную, выбросила коробки и прочий мусор, проветрила квартиру. Достала учебник по биологии и села учить. Она поняла, кем хочет быть, и у нее есть два года, чтобы подготовиться к экзаменам. Два года – это целая вечность, у нее все получится. Особенно если уговорить маму снова пойти к врачу и пить таблетки. А если не получится, она сама станет этим врачом. И однажды вылечит маму. С того дня Юля ходила через зебру, наступая на все подряд полосы. Сначала было сложно, но она привыкла.
НА ВСЮ ЖИЗНЬ. А поженились Саша с Олей, когда это ещё было неприлично. Было им тогда по 16. В десятом классе учились. Средней школы. А дружили с детства ещё, с первого класса. Когда в бантиках и картонных пиджаках на вырост пришли в школу, держа в руках винтовки гладиолусов, то на первом же уроке Саша попросил Ульяну Ивановну, учительницу их первую, взяв её доверительно за руку, чтобы она посадила его вот с той девочкой, у которой косы толстые. Та погладила его по льняным вихрам, чуть только улыбнулась и сказала: – Ну, конечно.
Так они вместе и оказались. Как потом выяснилось – на всю жизнь. Когда Саня сел с нею рядом, Оля чуть подвинулась, чтоб платье ей не измял, и сразу же сделала ему замечание:
Руки-то на парту положи И не сутулься. На доску смотри, а не на меня. И Саня всё сделал, как Оля ему приказала. С тех пор и стал её слушаться. Всегда. И во всём. Оля сразу же стала у них в семье главной. Домой они ходили вместе. Всегда. Но портфель Саня Олин не нёс, потому что, когда в первый день попробовал, она ему сказала:
И не думай! А то будут дразнить нас жених и невеста!! Ещё чего не хватало!!!
И он больше никогда даже не пытался, но, когда стали они постарше и ходили гулять в соседнюю рощу, он, даже не спрашивая Олиного мнения, брал её на руки и переносил, вместе с сумкой или с чем там она ещё была, через ручьи или через грязь. А не то просто брал на руки, когда особенно был восхищён ею. Просто брал и нёс. А она и не возражала. И воспринимала это как должное. Но зато уж и Оля Саню берегла. Берегла, как национальное своё достояние, как святыню. Каждое утро, когда он перед школой ждал её на углу, чтобы Олина мама из окна не увидела, критически и пристально его осматривала, обязательно что-то поправляла в туалете своего кавалера и только потом вставала с ним рядом и в школу шла. Когда Саня дрался с мальчишками (нормальное мужское поведение!), Оля подходила, отрывала Саню от этого рискованного мероприятия, взяв за руку, бросала через плечо: Не надо, мальчики всё равно он вас победит же – и уводила. Вот как Оля была всю жизнь в своём Сане уверена, так и Саня в ней.
Когда у Сани мать умерла, в 7-ом классе, он даже плакать сразу не решился, а сначала к Оле пошёл. Пришёл, глянул на неё, длинно, от самых дверей, и сказал:
Мама умерла – а потом медленно сполз на пол, опираясь спиной о стену. Оля к нему подошла, сказала не реви, взяла Саню за руку и повела его к нему же домой. Там сразу начала делать всё как надо: звонить, убирать, мыть Но всё это время она как-то Сани касалась, чтобы ни на секунду он не оставался без неё.
После похорон Саня перебрался жить в Олин дом. Это же нормально. Никто и не возражал. Но жили они в разных комнатах, как и положено мальчику и девочке. И Олиных родителей звал Саня дядя Андрей и тётя Миша. Потому что мать у Оли была армянкой, и звали её Минэ. Всё было ровно и кругло в их доме. Когда закончили дети девятый класс, то пришли к родителям и сказали, что будут жениться, потому что школа это детский сад и там им делать нечего. Поженятся, значит, будут работать и учиться в вечерней школе
Выполнили или нет Саша с Олей своё обещание, не знаю. Потому что вскоре после этого они из нашего маленького городка уехали. И как-то постепенно все стали о них забывать. Ведь так уж устроены люди, что забывают даже самое светлое в своей жизни. А жизнь шла, богатая горестями и не слишком щедрая на радости. Все мы, их бывшие одноклассники, выросли, обзавелись семьями, детьми, а потом и внуками, а потому про Олю и Сашу почти не вспоминали. Если же вдруг это случалось, то как-то теплело на сердце, и невольная улыбка появлялась на губах. И не только у меня одного, уверен!..
А однажды, неожиданно, уже ближе к вечеру, я вдруг на улице встретил Сашу. Он был уже старик, в сущности, но совсем ещё бодр и крепок. Мы друг друга сразу узнали. Поздоровались. И зашли в кафе рядом, чтобы поговорить. Тут он мне и сказал, что привёз в родной город Олю После автомобильной аварии, куда они вместе попали, Саша-то ничего, оклемался, а вот у Оли отнялись ноги, теперь она в инвалидном кресле. И недавно сказала Саше, что умереть она бы хотела на родине. Вот так Но умер раньше Саша. Через год после возвращения. Хоронили его Оля и шестеро детей с внуками, слетевшиеся буквально со всего мира. Теперь Оля всегда в чёрном. Каждый вечер она катит свою коляску, вертит крепкими руками её колёса, мимо моих окон, на могилу к Саше. Там сидит, долго-долго, не плачет, а смотрит на потухающий закат на горизонте и словно бы ожидает встречи со своим Сашей..
Светлана стояла у окна и смотрела сверху на то, как ее муж уводил, держа за руку, девочку… Их дочь. Их бывшую дочь… Сейчас хлопнет дверца, машина тронется и увезет их обоих туда, откуда муж вернется уже один. По щекам Светланы стекали горькие слезы, капая на макушку годовалой дочки, та недовольно хныкала, пытаясь вывернуться из материнских рук… Света прижимала малышку крепче к груди, и сердце ее сжималось от боли, стыда, сожаления…
Родить ребенка они пытались давно, но все никак не получалось, а потому решение взять малыша из детского дома было принято как-то обоюдно легко. Трудно было лишь осуществить его. Света помнила их поход с мужем в детский дом, настороженные взрослые глаза на детских личиках, глядящих на них с надеждой и опаской. Надюша понравилась ей сразу, хоть муж и мечтал о сыне. Русые косицы, огромные светлые глаза, — одиннадцатилетняя Надя была удивительно похожа на покойную мать Светланы, и сердце женщины дрогнуло. Да и девочка тоже сразу потянулась к супругам, радовалась каждому их приходу. Шок случился с ними тогда, когда директор детского дома сообщила, что в приюте Надя считается «вечным детдомовцем». Девочку удочеряли уже четыре раза и каждый раз возвращали обратно. Света не особо вдавалась в подробности того, почему так происходило. Ее доброе сердце просто сжималось от жалости к несчастному ребенку, преданному столько раз теми, кого она уже привыкла называть родителями. Супруги ждали одобрения документов, они стали забирать Надю все чаще к себе домой. У ребенка в их двухкомнатной квартире уже была своя комната, чему Надя была очень рада. Детдомовские дети обделены не столько вещами, сколько вниманием и любовью, а еще им всем не хватало личного пространства. И теперь у девочки появилась своя комната, а уж любви и внимания от будущих родителей та получала с лихвой… А тут еще и чудо случилось, — Светлана вдруг узнала, что беременна. Ведь так часто бывает у тех, кто берет сироту в семью, случается чудо, и кроме приемного появляется в семье еще и родной ребенок. Супруги были счастливы скорому появлению малыша, но отменять усыновление однозначно не собиралась, — они искренне привыкли к девочке и полюбили ее.
Шло время, опека одобрила усыновление и Наденька покинула детский дом, как тогда казалось, навсегда… Одиннадцать лет вполне сознательный возраст и психолог, который помогал адаптироваться ребенку в новой семье, настоятельно рекомендовал родителям сообщить Наде, что у нее скоро родится сестренка или братик. Супруги так и сделали. Разговор состоялся, а точнее, монолог. Пока Светлана с мужем по очереди рассказывали Наде ситуацию, та, распахнув во всю свои огромные серые глаза, внимательно их слушала, переводя серьезный взгляд с одного на другого… Они, конечно же, искренне заверили ребенка, что будут любить ее не меньше после рождения малыша, что никто никогда ее не заменит в их сердце. Но, когда пришлось объяснять, что теперь комнату Наде придется делить с малышом на двоих, как только тот подрастет, взгляд девочки на секунду стал жестким. Она отвернулась и молча вышла, не дослушав родителей. С тех пор Надя стала себя вести очень странно, — как только взрослые появлялись дома, она обнимала их по очереди, намертво сцепляя руки, прижималась и стоять так могла очень долго. Подбегала сзади, обнимала мать за шею так сильно, что это больше было похоже на желание задушить. Глаза ребенка странно стекленели при этом и зубы скрипели от усилия. «Я люблю тебя, мамочка» — все чаще и чаще слышала Света от приемной дочери. Света обнимала дочку в ответ, ласкала, целовала, а вот мужа сильно настораживало странное поведение Надюши, хоть и любил он ее не меньше жены. Психолог же на осторожные жалобы родителей провел несколько сеансов с девочкой и пришел к выводу, что ребенок удивительно быстро адаптировался в новой семье… А излишняя ласка и навязчивость? Ну, ничего страшного, просто ребенок боится, что скоро внимание родителей будет делиться еще и на будущего малыша…
Настоящий ад в их доме начался с появлением маленькой Верочки. Ребенок родился чуть раньше срока, а потому часто плакал и буквально требовал постоянного внимания матери. Чтобы не беспокоить Надю, кроватку Верочки разместили в родительской спальне. Светлана искренне старалась найти время на обеих дочерей, просто разрывалась, уставая к вечеру настолько, что к вечеру буквально проваливалась в глубокий прерывистый сон. Муж помогал ей как мог, водил Надюшу в школу, читал на ночь сказки… И поначалу никто ничего не замечал… А вот потом… Потом Светлана стала обращать внимание, что стоит оставить Верочку наедине с Надей, как ребенок просто заходился в истерическом крике. Света, бросая все, моментально прибегала в комнату, где заставала заботливо хлопотавшую вокруг сестренки Надю и малыша, с красным от крика личиком. Но однажды Светлана застала Надю за тем, что ее ужаснуло и напугало. Девочка зажимала носик младенца, держала так какое-то время, затем, увидев что вошла Светлана, отпустила и Верочка, пытаясь лихорадочно вдохнуть воздух, отчаянно закричала. Светлана подбежала, схватила ребенка на руки и долго, из последних сил пытаясь сохранить спокойствие, старалась выяснить у Нади, что тут произошло. Надя внимательно и серьезно смотрела на приемную мать своими огромными серыми глазами и… молчала. Молчала она и вечером, когда с ней пытался поговорить уже муж Светланы. Но, проявив чудо дипломатии, он все же вытянул из Нади не слишком правдоподобную информацию, что та просто вытирала младенцу носик. Родители поговорили с психологом, который также постарался всячески их успокоить и убедить в том, что девочке не хватает любви и внимания. Потом был еще один опасный звоночек — Светлана успела поймать Надю у детской кроватки до того, как та дала малышке бутылочку со смесью, заваренной крутым кипятком. Тогда Надя тоже внимательно и молча наблюдала за реакцией родителей, а Светлана, глядя в огромные красивые глаза, так похожие на глаза ее матери, впервые подумала, что не видит в них ни капли любви, лишь пустоту…
Шло время, Верочка росла, становилась все спокойнее, да и Надя, как казалось родителям, если и не полюбила, то привыкла к сестренке. Наступило лето. Еще на стадии усыновления супруги собирались с Надей поехать на море и девочка очень ждала, ведь это должно была стать ее первой в жизни поездкой на море. Но… с крошечным ребенком ехать было совершенно неразумно, и Светлана как можно мягче сказала это Наде. В тот вечер Надюша в первый раз устроила истерику. Она не просто плакала, она выла как раненый зверь, совершенно отказываясь слушать любые доводы и и обещания. Она бросалась на пол, в исступлении стуча руками и ногами куда придется. Светлана была сильно напугана, она совершенно растерялась. Но, что странно, психолог вновь не нашел никаких отклонений в поведении девочки, наоборот после сеанса похвалив ее за адекватность и вежливость и, как и раньше, дав совет уделять Наде больше внимания. Родители не стали спорить, лишь переглянулись и про себя решили срочно сменить психолога и поискать кого-то более компетентного… В тот вечер Светлана укладывала Надюшу сама, — муж уехал в командировку. Уложив в кроватку Верочку, Светлана с книжкой в руках больше двух часов вела с Надей беседу по душам. Ей даже стало казаться, что она совершенно несправедлива к дочери, что милый, адекватный и ласковый ребенок, начала винить себя в странном поведении дочери и ее ревности… Винила она себя ровно до того момента, пока Надя в разговоре не стала расспрашивать, как бы невзначай, что было бы, если бы Верочка вдруг… пропала. Стали бы родители любить ее, Надю, больше? Не стали бы еще заводить детей? Поехали бы с ней сразу на море или нет?.. Светлана осторожно отвечала на странные вопросы ребенка, а про себя думала, что Наде нужен не психолог, а психиатр… Кое-как уложив дочку, она ушла в спальню и от усталости провалилась в глубокий сон. Проснулась от странных звуков, как будто кто-то барахтался рядом, машинально взглянула на детскую кроватку и замерла, — нависнув над Верочкой, Надя положила детскую подушечку той на лицо и старалась прижать покрепче. Светлана одним прыжком оказалась рядом, оттолкнув Надю она подхватила Верочку на руки, личико малышки было бледным, посиневшим. Светлана испытывала непреодолимое желание отвесить Наде пощечину, но ее рука замерла, когда она встретилась с дочерью взглядом. В огромных чистых глазах девочки через край плескалась злоба и ненависть. А дальше Света услышала такое, о чем даже вспоминать не хотела больше никогда. Надя ненавидела их ребенка. Ненавидела люто, ревновала, желала чтобы той никогда не было… Обещала уничтожить девочку любой ценой, потому что она лишняя в отношениях Нади и родителей. Светлана в ужасе опустилась на кровать и слушала гневные слова сквозь пелену слез, совершенно не понимая, где же она ошиблась…
А дальше были консультации психологов, психиатров, безуспешные попытки достучаться до Нади, которая в категоричном тоне требовала избавиться от маленькой Верочки, иначе она «уберет» ее сама… Приемные родители вынуждены были принять непростое решение… И вот сейчас Светлана стояла и смотрела вслед мужу, уводившему обратно в детский дом их дочь. Их бывшую дочь… Надя остановилась, обернулась и посмотрела прямо на окна своей бывшей квартиры, Светлана дернулась как от удара током, отшатнулась от окна и разрыдалась сильнее… Когда она решилась выглянуть на улицу вновь, то там уже не было ни мужа, ни Нади… даже их следов не осталось, — их присыпал мягкими хлопьями белый снег… Автор: Анастасия Флейм
Моя бабушка старая и очень больная женщина. По крайней мере, она мне об этом постоянно напоминает, когда ей нужно поломать мои планы. Вот и сегодня ее взволнованный голос в телефонной трубке, вытряхнул меня из постели. — Мне срочно нужна твоя помощь! — заявила бабуленция вместо приветствия. Как оказалось, ей с утра пораньше приспичило мотнуться на рынок за всевозможными продуктами. Оказывается, к ней проездом, решил нагрянуть какой-то старинный приятель и бабушка решила его встретить «как полагается у нас в Одессе». Моя помощь предполагалась в виде бесплатной тягловой силы. Когда я попыталась перенести мои «тимуровские» обязанности на более позднее время, мотивируя это тем, что я вчера занималась до половины ночи, моя беспощадная бабуля выдвинула главный аргумент: — Ты таки хочешь, чтобы я надорвалась с этими сумками. А ведь я старая больная женщина и мне еще нужно готовить небольшой перекус для голодного мужчины… А если со мной что-то случиться? А я ведь еще даже завещание не написала. Зная, что бабушкин «небольшой перекус» легко может накормить свадьбу средних размеров, я сдалась. Заставить старушку тащить самой эти тюки с продуктами было бы действительно бесчеловечно. На рынке, бабушка разошлась вовсю. Она покупала все, что видели ее глаза — зелень, фрукты, свежую рыбу… Я безропотно складывала покупки в большую тележку на колесиках, которую предусмотрительно прихватила с собой. — Что вы мне подсовываете этот баклажан? Если он и был когда свежим, то лишь месяц назад. Вы хотите, чтобы икра из этого баклажана воняла плесенью? Я, может быть, плохо вижу, но очень хорошо нюхаю. И мой нос мне подсказывает, что из этих баклажан лучше готовить пенициллин, чем икру… Бабушка лукавила. Видела она ничуть не хуже, чем я. — Зачем вы принесли сюда эту камбалу? Ее нужно было тихонько похоронить, а не выдавать за свежую рыбу. И уберите эту селедку. Она была бабушкой, когда я еще в девках ходила! Продавцы пытались оправдываться, но на все у бабушки был железный ответ: — Пытаясь обмануть старую больную женщину, вы сильно рискуете своей репутацией. Если не на этом свете, то, как минимум, на том, на который я скоро попаду. Поверьте, я найду что там о вас рассказать! В итоге бабуля получала на руки самый лучший и свежий товар. Тележка потихоньку наполнялась. Неожиданно, когда я уже думала, что список покупок подошел к концу, бабушка резко развернулась в сторону тряпичных рядов. — А теперь, мне нужно купить новое белье, — заявила она. — Постельное? — спросила я. — Постельное тоже, но потом. Сначала — нижнее! — Зачем тебе новое нижнее белье? — опешила я. Бабуля посмотрела на меня, как на недоразвитую и снисходительно пояснила: — Девочка, когда к тебе в гости приезжает одинокий интересный мужчина ты должна быть во всеоружии. Мало ли что может произойти. Не хватало, чтобы я в самый ответственный момент краснела за свои старые трусы. И моя старая больная женщина бодро потрусила в направлении кружевного белья…
БРАТ Люся сначала была в бешенстве, а потом зажалась в углу, и безудержно рыдала. Ей было семь, когда родители принесли домой брата. Она смотрела на него ревностно, и даже, настороженно-брезгливо, пока он, как все младенцы, искал что-то ротиком. Мама ласково подозвала её. – Люсенька, ну посмотри, какой он хорошенький! – Нет! Он на дедушку старенького похож! Ещё шевелится! – Волосики у него отрастут. – А что тогда он хрюкает? – У малышей такая реакция, в горлышке, вот тут, и поэтому он такие звуки издает. И ты тоже хрюкала, как поросюшка. Люся улыбнулась. – Как назовем его, дочка? – Мама подхватила её на ручки. – Это кто у меня большущая и такая красивая девочка Люсенька? – Я! – А братика как назовём? Ты – Люся, а он… кто? – А вы с папой как хотите? – Ну, мы с тобой решили посоветоваться, как со старшей и очень важной сестрой. – Давайте, Артём? Как сына тёти Кати. – Назовём его, как нашего соседа, Артёмку? – удивилась мама. – Что, других имен, что ли, нет? Паша, Владик, Вова… – Нет, если он будет Вова, я с ним водиться не буду! Артём! – заявила Люся. Ну, Артём так Артём. …С семьёй того Артёма, мальчика Люсиного возраста, семья Беловых дружила. Жили они в селе на улице Терновой в соседних домах. Тётя Катя всегда угощала Люсю вкусненьким, жалела отчего-то девочку, по голове её гладила. Говорила, что Люся растёт хорошая. Семьи поддерживали добрососедские отношения. Детство Люси и её брата Артёма нельзя было назвать безоблачным. Она брата обижала, обманывала, и, порой, даже била. Пользовалась тем, что он младше, и в силу возраста, не может быть хитрее. Один раз он yпал и рaзбил нос. Пошла крoвь. А Люся лишь сказала: «Аккуратнее надо быть!» Ни разу брат не пожаловался на Люсю родителям. Не рассказал о том, что она себе позволяет. Терпел он от неё многое, потому что очень трепетно любил сестру. Люсю он сразу же прощал в своей доброй дyше. Соседка тётя Катя обнимала Люсю и говорила: «Эх, Люся-Люся! Не обижай братишку. Он потом вырастет и всё-всё тебе припомнит! И хорошее, и плохое. Я вот, брата своего, Кольку, обижала. И мне теперь знаешь, как стыдно? Не повторяй моих ошибок, Люсенька!» А с Люси, как с гуся вода. Когда он ещё вырастет, этот вечно сопливый пацан с битыми коленями, который противно ноет, когда мама на работу уходит? А раздражает он её сейчас… Но, вскоре многое изменилось. … Когда Люся стала постарше, и на уроке биологии они с классом изучали тему о том, что женщины вынашивают детей в матке, Люся вдруг поняла – Артём им не родной. Не вынашивала его мама! Не была беременной. В семь лет девочка была достаточно осознанной, чтобы припомнить: живота у мамы не было. Тем же вечером Люся пристала к папе, ей было четырнадцать. – Пап, я кое-что знаю… Ну, догадываюсь. – Ты про что, дочка? – Артём нам не родной. – Откуда ты знаешь, Люся? – Сама поняла. Мама беременной не была… – Верно, не была, – не стал отпираться отец. – Мы взяли Артёма у родственников. – А зачем? – Ну как, зачем, Люся? Он попал в беду. И мы решили: дочь у нас есть. Мы с мамой не вечные. Будет у тебя в жизни родной человек. – Но, он мне не родной! – Из одной семьи – и не родной? Что ты говоришь, Люся! Больше папа ничего не сказал, как дочка его ни пытала. И Ларисе не сказал. Решил сам сначала успокоиться, и подождать подходящего момента. На следующий день Люся и Артём развеселились, пока родителей не было дома. Стали кидаться друг в друга подушками. Артём случайно попал в мамину вазу и рaзбил её… Вечером, когда мама обнаружила осколки в ведре, спросила строго: – Кто это сделал? – Мама, мы играли, – начала объяснять Люся, – и случайно… – Это я рaзбил вазу, – честно признался Артём. – Люся не виновата. Меня наказывай. Сестре стало стыдно за свои недавние мысли про Артёма. Он такой маленький, но так любит Люсю, что признался и даже готов понести наказание! Только маму это признание не пробрало. Ваза была далеко не первой вещью, испорченной детьми. – Артём, марш в угол, – сказала она. – Но, мама! – вступилась Люся. – Чё ты его! Он же признался! – Ещё бы не признались вы! Да на вас никаких денег не напасёшься! В угол, я сказала, Артём! Артём ушёл, Люсе стало обидно за брата. И она, в сeрдцах, сказала: – Мама! Ты бессердечная! Какая-то ваза тебе дороже! Это всё потому что он приёмный, да? Мама побледнела. – Тише, Люся! Услышит! А он услышал. И теперь давился слезами в углу. В мозгу мальчика бились и подскакивали, как град об асфальт, эти ужасающие слова, что он приёмный! Чужой! Все они, мама, папа и Люся – семья, а он нет! Кукушонок! … Весь вечер успокаивали мальчика. Люся жалела брата, мама извинялась перед ним, папа ходил, чернее тучи. Ему ещё предстояло объясниться с женой – зачем он сказал Люсе об Артёме… Он всё оттягивал этот разговор… Дома повисла тяжёлая атмосфера печали, когда нужно сжиться с неприятной мыслью, а всем не хочется. Артёму и Люсе, спустя некоторое время, родители всё же решились рассказать правду. Посадили их на стулья. Выяснилось, что Артём был родственником только папе. Так получилось, что родная папина сестра yмeрла в родах. Отец Артёма был неизвестен, и поэтому, мальчика усыновили Беловы. Папе Артём приходился родным племянником. После этой истории Люся полюбила Артёма всей душой. Что-то в ней перевернулось! Она стала жалеть его, как несчастную сиротку. Плохо, наверное, ощущать себя не частью семьи! Вроде бы этого никто не показывает, но, все родные, а ты – какой-то племянник… Да, он Люсин двоюродный брат. Но, что это меняет? Люсе теперь было ужасно стыдно за свой несдержанный язык… Она себя корила за то, что на детскую головку Артёма свалилась раньше времени эта неподъемная правда… Он её так любил, а она его так подвела… Люся, понимая, что с мамой этот вопрос не обсудишь, решилась подойти к соседке, тёте Кате. Скинуть груз. Люсе было шестнадцать. – Тёть Кать! Я поговорить… – Заходи, моя хорошая! Чаю, блинов? – Чаю и блинов! – кивнула Люся. – Я тут такое узнала, теть Кать… – Всё-таки, сказали тебе родители? – Да… Случайно, правда, вышло. – И как ты восприняла? – Да, ужасно! Мне так стыдно! – сказала Люся. – Я так виновата! – А тебе-то чего стыдно? Тут никто не виноват. Ну, единственное что, мама могла бы тебе и пораньше сказать. Ты ведь девочка большая уже, поняла бы… – Ну да. Живота-то у мамы с ним не было… Тут тётя Катя внимательно посмотрела на Люсю и замолкла. Было впечатление, что ей сейчас песка надует, если она заговорит! Она кинулась протирать и без того чистый стол и припала к воде. – Вам плохо, тёть Кать? – А ты сейчас про что имела в виду? – Я про брата. А вы? – И я… про него… про кого же ещё? Тётя Катя промокнула пот со лба. С ума сойти! Она чуть было не проговорилась! Люсина мама бы ей этого не простила! – Мама, – пришла домой Люся. – Я ходила к тёте Кате. На…блины. Мам, скажи мне, что вы с папой ещё от нас с Артёмом скрываете? – Ничего, Люся! С чего ты взяла? – Я чувствую, мама. Тётя Катя… В её глазах было такое… Что она что-то знает! Пожалуйста, скажи мне! Мама отвернулась от Люси и стала собираться с мыслями. Когда следует рассказывать правду? Существует ли возраст готовности ко взрослой информации? – Мааам? Скажи, – не отставала Люся. – На самом деле, Артём папе не племянник? Он сын от другой женщины? Я взрослая, пойму. Лариса повернулась к дочери. Её глаза были полны слёз. – Обещай воспринять информацию стойко, Люся. – Попробую. …Шестнадцать лет назад бездетная пара, Валерий и Лариса Беловы, потеряв надежду на то, что у них появятся дети, удочерили ребёнка из Дома малютки. Карта пятимесячной Люси содержала массу диaгнозов. Пара не побоялась проблем. Они вытащат Люсю, адаптируют к жизни и будут ещё гордиться своей дочерью! Девочка немного отставала в развитии, плохо ела, поздно села и пошла. Но, вскоре, нагнала сверстников, и, даже, кое в чём, перегнала. Воспитывали её как родную. Всему своему окружению запретили рассказывать Люсе правду. Соседка Катя ездила с Беловыми за Люсей, и знала все подробности этой истории. Она много помогала Ларисе, ведь у неё был сын Артём такого же возраста. Когда Люсе было семь, у Беловых появился ещё Артём… Он действительно был родственником папы, оставшимся cирoтой … Люся была потрясена услышанным. Так их что, обоих усыновили? Теперь всё стремительно поменялось: если Артём имел с родителями хоть какое-то родство, то, как раз, Люся была абсолютно чужая! Это она кукушонок! Вот об этом чуть не проговорилась соседка, тётя Катя! Люся, не в силах больше сдерживать эмоции, убежала к себе в комнату. – Пускай поплачет, – сказал Валерий жене, когда узнал обо всём. – Взрослый такое узнай, сам потеряется! А тут – подросток! – Не я, так другие скажут, – монотонно раскачиваясь, сказала Лариса. – Люся ещё долго, можно сказать, в неведении пребывала. Спасибо, хоть от чужих не узнала. Не простила бы… – Да. Не кори себя, Лариса. – Валерий обнял жену. – Пора было сказать. Пойду, Люсю пожалею и успокою, – сказал он. – Иди, Валер. Теперь надо учиться как-то с этим жить… Она хорошая девочка, родная нам, что бы там не писали в личных картах… – Научимся с этим жить, всё перемелется. Главное, что мы их любим, и они друг друга любят. Артёмка вон, цветочков набрал. Ромашек полевых. Угадай, кому это он? – А где Люся? – закричал Артём с порога. – У себя, ей сейчас грустно! – сказал папа. – Пойдем к ней, сынок. Они пошли в Люсину комнату. Она лежала на кровати, лицом уткнувшись в подушку. Валерий её мягко погладил по спине и сказал: – Когда ты увидишь, что тебе принёс Артём, ты сразу плакать перестанешь! – Что? – прогундела она забитым носом. – Сама глянь! Не выдержала Люся, и посмотрела заплаканными глазами на букет ромашек. – Мои любимые! Полевые! Один ходил? – Не побоялся! На это способен только тот человек, который тебя любит по-настоящему. Это твой… родной брат!
НА ВСЮ ЖИЗНЬ А поженились Саша с Олей, когда это ещё было неприлично. Было им тогда по 16. В десятом классе учились. Средней школы. А дружили с детства ещё, с первого класса. Когда в бантиках и картонных пиджаках на вырост пришли в школу, держа в руках винтовки гладиолусов, то на первом же уроке Саша попросил Ульяну Ивановну, учительницу их первую, взяв её доверительно за руку, чтобы она посадила его вот с той девочкой, у которой косы толстые. Та погладила его по льняным вихрам, чуть только улыбнулась и сказала: – Ну, конечно.
Так они вместе и оказались. Как потом выяснилось – на всю жизнь. Когда Саня сел с нею рядом, Оля чуть подвинулась, чтоб платье ей не измял, и сразу же сделала ему замечание:
Руки-то на парту положи И не сутулься. На доску смотри, а не на меня. И Саня всё сделал, как Оля ему приказала. С тех пор и стал её слушаться. Всегда. И во всём. Оля сразу же стала у них в семье главной. Домой они ходили вместе. Всегда. Но портфель Саня Олин не нёс, потому что, когда в первый день попробовал, она ему сказала:
И не думай! А то будут дразнить нас жених и невеста!! Ещё чего не хватало!!!
И он больше никогда даже не пытался, но, когда стали они постарше и ходили гулять в соседнюю рощу, он, даже не спрашивая Олиного мнения, брал её на руки и переносил, вместе с сумкой или с чем там она ещё была, через ручьи или через грязь. А не то просто брал на руки, когда особенно был восхищён ею. Просто брал и нёс. А она и не возражала. И воспринимала это как должное. Но зато уж и Оля Саню берегла. Берегла, как национальное своё достояние, как святыню. Каждое утро, когда он перед школой ждал её на углу, чтобы Олина мама из окна не увидела, критически и пристально его осматривала, обязательно что-то поправляла в туалете своего кавалера и только потом вставала с ним рядом и в школу шла. Когда Саня дрался с мальчишками (нормальное мужское поведение!), Оля подходила, отрывала Саню от этого рискованного мероприятия, взяв за руку, бросала через плечо: Не надо, мальчики всё равно он вас победит же – и уводила. Вот как Оля была всю жизнь в своём Сане уверена, так и Саня в ней.
Когда у Сани мать умерла, в 7-ом классе, он даже плакать сразу не решился, а сначала к Оле пошёл. Пришёл, глянул на неё, длинно, от самых дверей, и сказал:
Мама умерла – а потом медленно сполз на пол, опираясь спиной о стену. Оля к нему подошла, сказала не реви, взяла Саню за руку и повела его к нему же домой. Там сразу начала делать всё как надо: звонить, убирать, мыть Но всё это время она как-то Сани касалась, чтобы ни на секунду он не оставался без неё.
После похорон Саня перебрался жить в Олин дом. Это же нормально. Никто и не возражал. Но жили они в разных комнатах, как и положено мальчику и девочке. И Олиных родителей звал Саня дядя Андрей и тётя Миша. Потому что мать у Оли была армянкой, и звали её Минэ. Всё было ровно и кругло в их доме. Когда закончили дети девятый класс, то пришли к родителям и сказали, что будут жениться, потому что школа это детский сад и там им делать нечего. Поженятся, значит, будут работать и учиться в вечерней школе
Выполнили или нет Саша с Олей своё обещание, не знаю. Потому что вскоре после этого они из нашего маленького городка уехали. И как-то постепенно все стали о них забывать. Ведь так уж устроены люди, что забывают даже самое светлое в своей жизни. А жизнь шла, богатая горестями и не слишком щедрая на радости. Все мы, их бывшие одноклассники, выросли, обзавелись семьями, детьми, а потом и внуками, а потому про Олю и Сашу почти не вспоминали. Если же вдруг это случалось, то как-то теплело на сердце, и невольная улыбка появлялась на губах. И не только у меня одного, уверен!..
А однажды, неожиданно, уже ближе к вечеру, я вдруг на улице встретил Сашу. Он был уже старик, в сущности, но совсем ещё бодр и крепок. Мы друг друга сразу узнали. Поздоровались. И зашли в кафе рядом, чтобы поговорить. Тут он мне и сказал, что привёз в родной город Олю После автомобильной аварии, куда они вместе попали, Саша-то ничего, оклемался, а вот у Оли отнялись ноги, теперь она в инвалидном кресле. И недавно сказала Саше, что умереть она бы хотела на родине. Вот так Но умер раньше Саша. Через год после возвращения. Хоронили его Оля и шестеро детей с внуками, слетевшиеся буквально со всего мира. Теперь Оля всегда в чёрном. Каждый вечер она катит свою коляску, вертит крепкими руками её колёса, мимо моих окон, на могилу к Саше. Там сидит, долго-долго, не плачет, а смотрит на потухающий закат на горизонте и словно бы ожидает встречи со своим Сашей..
Подарок Молодые люди поженились, и через месяц муж уехал куда-то на вахту, причем на восемь месяцев. Знали молодожены, но все равно поженились, потому что сильная любовь. И осталась молодая женщина одна. Родственницы часто в гости приходили, чтобы поддержать. Переживает, наверное, успокоить надо. Особенно часто родная сестра бывала. Придет и скажет: «Зря за него вышла. Если бы с тобой был, тогда ладно. А то на восемь месяцев укатил. Пойми, что мужик есть мужик. Особенно молодой. Обязательно изменит, и ничего не узнаешь». И мама тоже говорила про восемь месяцев: «Знаешь, доченька, там мужская компания, а мужики пьют. Твой, может, не сопьется, но привычка останется. Да и в его честности сомневаюсь я». Подруги не отставали, звали в разные места, чтобы развеяться: «Как монашка сидишь, а ты молодая. Ну, и что, что замужем? Поверь, он все равно там гулять будет». Муж каждый день звонил после работы. Уставал, но все равно звонил, говорил, что любит и скучает. Восемь месяцев долго тянулись. Когда ждешь или догоняешь, то всегда долго кажется. Иногда делалось нестерпимо грустно, и молодая женщина думала о том, что жизнь несправедливо устроена. Любишь человека, жить без него не можешь, но нет его рядом. Деньги из дома гонят – зарабатывать надо. Деньги командуют нами, а не мы ими. Раньше люди бедными были, но все равно вместе. А тут только поженились, и муж уехал, потому что так надо. Муж звонил и успокаивал: «Потерпи, любимая, немного осталось, зато сразу с ипотекой справимся, и никогда не расстанемся». Прошло время, вернулся молодой человек. До отъезда смена у него была – последняя, причем ночная. И в аэропорту рейс задержали. Ввалился в комнату, обнял жену, несколько минут не отпускал, и слышно было, как бьется его сердце. Съел половину тарелки, положил голову на стол и заснул. Отвела жена, положила на диван, пледом укрыла. Устало открыл глаза и сказал: «Там, в рюкзаке, подарок, коробка четырехугольная». Открыла – действительно коробка, а там картина, вернее, портрет. И видит женщина, что это она. И на ней прекрасное бальное платье, волосы уложены по моде позапрошлого века, на шее нитка жемчуга. Сидит в кресле у белой колонны, на лице задумчивость. Боже, как красиво! Еле дождалась, когда муж отдохнет. Оказалось, что среди прочих мужиков был парень, который отлично рисовал. По фотографии сделал портрет. И этот потрет висел в общежитии над кроватью: «Мне казалось, что ты рядом, и легче было. А с художником мы подружились, в гости приедет». Есть настоящая любовь, и верность тоже есть. Только некоторые скептики сильно сомневаются. Пусть сомневаются, это их дело.
